Последняя фаза номенклатурного социализма

Нам выпало быть свидетелями истории и своими глазами видеть ее неповторимые виражи. В мае 1989 года я, как и многие тогда, участвовал в общественном контроле за выборами: следил, так сказать, чтобы Виталию Алексеевичу Коротичу не набросали в урны чего-нибудь лишнего...
 
Я, наверное, никогда не забуду этого старика лет семидесяти – с седой шевелюрой, гладко выбритого и празднично одетого, пришедшего голосовать часов в восемь-девять с таким же празднично одетым маленьким внуком. Они вдвоем зашли в закрытую кабину, недолго там побыли и вышли, и дед дал бюллетень мальчику в руки, поднял его над урной и сказал:

– Бросай, Юрочка! За правду, а не за б....о!

Наверное, он пришел потом домой, сел за нарядно накрытый стол и выпил рюмку-другую, как за Христово воскресение, за то, что дожил до светлых дней и увидел в многострадальном своем отечестве утверждение сил разума, совести и справедливости.

Не забуду и последней встречи с Виталием Алексеевичем в номере "люкс" гостиницы "Киевская" – шумного взбалмошного прощания бывшего нардепа уже не существующего СССР с теми, кто верил ему и верил в него, кто сделал его здесь, в Харькове, одним из 1250, отмеченных высшим доверием великого народа великой державы. Коротич уезжал из СССР и захотел объясниться.

– Знаете, – сказал он, – я прекрасно понимаю, как воспримут мой отъезд здесь. Скажут: "Сбежал Коротич". Но поймите, – я делал все, что мог и даже то, чего не мог. А теперь я уже ничего не могу. Я устал от бесплодной борьбы и считаю, что имею право из нее выйти. Мне предложили работу в Америке, и я согласился...

Что ж, по уму, а не по чувствам трудно осуждать человека за усталость, за то, что захотел он провести последнюю, уже не лучшую часть своей жизни в более комфортной стране, где вдоволь белых штанов и сплошные французы. Но мы – максималисты, нам – или все подай, или ничего не надо. И тот старик вряд ли сказал: "Сбежал Коротич". Он, наверное, выразился покрепче. Этот максимализм распространяется не только на тех, кто уехал, но и на тех, кто остался. На тех, – в большинстве своем уже бывших, – депутатов, кому тогда, в 1990 – поверили. В самом деле, – обещали нормальную человеческую жизнь, а получилось...

Мгновенного чуда не вышло. Получилось по Маяковскому – "как будто женщина ждала ребенка, а Бог ей кинул хромого идиотика". Более частная, пусть даже и весьма масштабная, вроде чернобыльской, катастрофа не смогла бы вызвать такого социального шока и такого, я бы сказал, всеобщего надлома, как глобальный обвал всего жизненного уклада, сопровождаемый крушением хотя и привлекательных, но более декларированных, чем всерьез реализованных, да к тому же еще и изрядно размытых ценностей. И чем напряженнее было ожидание чуда, тем глубже разочарование в "чудотворцах". Но правомерно ли оно? Ведь как бы там ни было, а страстное и поистине всенародное желание "поменять всех и вся", существовавшее в 1989-90 гг., всерьез так и не осуществилось, оно лишь вывело на свет некоторые фигуры, в иных обстоятельствах обреченные на пребывание в тени.

Существует много вопросов, с которыми можно подходить к действительности и много подходов к ответам на них. Почему более или менее терпимое отношение к власти сменилось яростным негативом, почему наблюдавшееся "под занавес" всеобщее негодование зациклилось на привилегиях партийных бонз, как на сегодняшний взгляд, – так очень даже скромных?

Английский историк Эрнст Геллнер, подводя итоги "строительству коммунизма", сказал: "система держалась, пока аппаратчики стреляли друг друга, и рухнула, как только они стали давать друг другу взятки". Чтобы разобраться в существе этого тезиса, зададим для начала вопрос: как возник и чем питался миф о народности ушедшего строя?



Строительство номенклатурной формы управления государством, – пресловутой командно-административной системы, – начатое Сталиным на определенном этапе развития советской государственности, на практике означало появление огромного количества командных должностей и соответствующего грандиозности замысла культурного антуража, – объемистой ниши, первоначально практически пустой, да к тому же еще и периодически опустошаемой репрессивными чистками. Эта ниша потребовала достаточно грамотных и профессионально подготовленных людей. Как она заполнялась?

Низовой партийный секретарь или даже просто школьный учитель замечал за деревенским мальчишкой незаурядные способности к учебе, тягу к знаниям или хотя бы просто ненасытную честолюбивую жажду успеха. Очень часто (и в соответствии с установкой сверху) он не проходил мимо такого мальчишки. Чаще, чем в кино, это происходило в действительности, – мальчишка получал "путевку в жизнь", и она у него катилась по сравнительно гладким рельсам карьерного и связанного с ним материального успеха. Мальчишка попадал в столичный вуз, в столичную атмосферу – и становился генералом, профессором, писателем, и т.д.

На начальном этапе своего существования система протежировала молодым людям из народных низов, давая им возможность занять подобающее место в обществе, но в то же время и формируя их определенным, необходимым системе образом. "Партия взяла меня в аппарат и стала двигать по аппарату" – бесхитростно сказал на ХIХ партконференции Иван Полозков.

Неизбалованный в детстве, мальчишка ценил то, что для него делает система, и отвечал ей некритической благодарностью. Он появлялся иногда в родной деревне, порой под бюстом самому себе, живым воплощением того, кем может стать простой крестьянский парень в родной стране, живым примером для других мальчишек. А отцы и матери, провожая его взглядом, вздыхали и думали: "Что ж, у нас жизнь не получилась, так может, у нашего Федьки (Васьки, Кольки, Петьки) она будет получше. На этом держался миф о народности политической системы, существовавшей в СССР. Рискованное положение "государственного мужика", которого судьба могла вознести высоко, а могла бросить в колымские лагеря, было высшим уделом граждан Страны Советов, ради которого настоящему человеку стоило и жить и бороться.

И именно это, а не мифическое "светлое будущее" служило источником беспримерного вдохновения, которым был отмечен советский народ в определенные периоды своей истории.

Не надо думать, будто Сталин, выстраивая свою систему власти, изобрел нечто новое. Степные кочевники – османские турки, – пришли в свое время в Малую Азию, занятую христианским населением. Они сумели утвердиться в ней в качестве правящего меньшинства на сотни лет, воспроизведя в Оттоманской империи на людях иерархические отношения, связывавшие в структуре номадического кочевья людей и животных: наверху пастухи, ниже – их помощники, т.е. собаки, лошади, верблюды и т.д., а внизу – скот (Арнольд Тойнби). Верхний мусульманский слой этого общества управлял страной, рекрутируя непосредственных исполнителей своей воли из христиан. Для этого представители власти отбирали талантливых подростков из христианских семей в принадлежавшие султану школы. С этого момента эти дети становились государственными рабами. Из них готовили военных и писателей, администраторов и судей, ученых и полководцев. Жизнь государственных рабов находилась в руке султана, но и власть их ограничивалась сверху только его властью, а личное богатство не ограничивалось вообще. Знаменитые турецкие янычары представляли собой их низший уровень.

Государственный же раб высшего уровня – самая завидная судьба для подданного султана... И рожденные христианами полководцы вели мусульманские войска и одерживали блестящие победы во славу Аллаха.

Но... Дети рабов не повторяли судьбу отцов – они возвращались в низшее сословие.

Османы, будучи чуждыми коренному населению, смогли поддерживать эту уникальную систему сотни лет, но как только они уступили требованиям государственных рабов и лишь в малой части закрепили их привилегии за их детьми, она рухнула. В СССР же это произошло гораздо быстрее, потому что система не могла опереться на чуждый ей элемент, а внутренних сил, способных поддерживать ее жизнеспособность, не существовало. Произошло следующее.



Как бы ни была обширна упомянутая выше и требовавшая заполнения ниша, за десятки лет она все же оказалась заполненной. Этому способствовало и прекращение репрессий. И тогда встал вопрос о принципах обновления покидающих ее персоналий. Если эти принципы базируются на конкурентной борьбе претендентов и по сути своей совпадают с буржуазным принципом эгалитаризма, состоящим в равенстве прав и возможностей личности независимо от ее социального положения, – это был бы один сценарий. Но реализовался совсем другой.

Представители партийной, государственной и хозяйственной номенклатуры в массе своей захотели повторить свою судьбу в своих детях, но без "издержек" тяжелого детства, нелегкой юности, упорной учебы и конкурентной борьбы за место под солнцем. И тогда на смену незаурядным отцам пошли их не то что заурядные – а хуже, чем заурядные, – дети. Федькам, Петькам и прочим Колькам надеяться стало не на что. Армянское радио сказало: "Сын генерала не может стать маршалом, потому что у маршала есть свой сын".

Нужно признать, что с точки зрения жизнеспособности системы, ее иммунитета от засорения откровенно иждивенческим, корыстолюбивым непрофессиональным людом в сталинских "отстрелах" можно найти некоторый "позитив": благодаря им в разреженную и опасную атмосферу номенклатурных высот стремились попасть далеко не все. Между властью и обществом существовала дистанция, пусть и уродливо созданная, и ее преодоление требовало неких достаточно сильных высших мотивов (обозначим их для краткости этаким неопределенным пятном), дополнительных к обычной любви к благам, которые способна доставить власть. "Государственный мужик" той формации был существом сложным, возбуждавшим двойственные чувства. Даже такой суровый критик своей эпохи, как Александр Галич, написал об этом от лица персонального шофера, вспоминающего своего только что умершего начальника, так:

Ой, конечно, гражданка – гражданочка,
Но когда воевали, братва,
Мы вот этою самой кожаночкой
Укрывались не раз и не два.
Мы спиртягу тянули из чайника,
Под обстрел попадали в пути,
И такого, как этот, начальника
Мне теперь никогда не найти...

Не надо понимать притчу о маршальском сыне слишком буквально – до такого дословного повторения социальной структуры средневекового феодального общества не дошло, но получилось, – в определенном смысле, конечно, –гораздо хуже. Структура феодального общества освящалась религиозными воззрениями и многовековыми сословными традициями. Возникшая же в СССР система тесно переплетенных друг с другом родственно-блатных сообществ по взаимному удовлетворению потребностей в различного рода дефицитах никакой легитимностью не обладала. Выброшенный из нее простой человек почувствовал себя обманутым.

Вот такая система зацепляющихся друг за друга клаников, кланчиков и кланов, цементируемая меркантильным интересом и в то же время лишенная предрассудков "высших побуждений", стала формироваться и вызревать сначала внутри утратившей большой страх номенклатуры, а потом все шире и шире захватывала советское общество. Ее утверждение имело чрезвычайно важные и тяжелые социально-экономические последствия. Чтобы оценить всю их глубину и тяжесть, надо понять, как они проявлялись на бытовом уровне. Сын моих знакомых плохо учился в школе.

– Мама, – объяснял он, – ты думаешь Вадик с Костиком учатся лучше меня? Да они тоже ничего не знают, но Сова (кличка учительницы) ставит им хорошие оценки, потому что их мамы носят Сове масло, сыр, колбасу, мясо. Носи ты – и я тоже буду иметь хорошие оценки.

– Ты же знаешь, что я не имею такой возможности, – я работаю на заводе. И потом, я не верю, что Галина Васильевна хорошие оценки только за колбасу и мясо ставит. Если ты будешь добросовестно учиться, она и это оценит.

– А почему за те же оценки я должен учиться, а они – нет?

Этот короткий диалог не нуждается в комментариях. Наличие у кого-то преимуществ, связанных с социальным положением, ликвидирует элемент конкурентной состязательности между людьми, который один только и приводит к тому, что называется прогрессом. Возникает парализующий инициативу и волю посыл: "что бы я ни делал, а сверху все равно будет тот".

Этот посыл определяет в обществе логику упадка. Я взял именно этот пример, потому что здесь ясно виден элемент деградации, который проявится в будущем поколении. Здесь видно и то, каким образом утверждение феодального типа отношений между людьми ведет к потере уже достигнутого научно-технического уровня и в конечном счете – к экономической и цивилизационной деградации.

Утверждение клановой структуры в обществе началось, по-видимому, в середине пятидесятых и завершилось в начале восьмидесятых годов.

Трудовая книжка появилась у меня в 1967 году, когда я стал преподавателем физики в элитном училище ракетных войск. Мне нравились и работа и атмосфера, которую я там застал. Поэтому, уйдя из училища в научно-исследовательский институт в 1969 году, я вернулся назад в 1978, надеясь, вопреки Гераклиту, войти в одну и ту же реку дважды.

Увы. Но этот возврат принес с собой момент истины. Я бы даже сказал, – прозрения. Отчетливо бросающееся в глаза различие между тем, что было и тем, что стало, высветило все, что случилось с обществом и страной, пока я удовлетворял за государственный счет свое любопытство в НИИ.

Некоторое количество "блатных" всегда, в любой стране, в любом обществе просачивается сквозь любой барьер: коль скоро существуют люди, способные оказывать давление, то естественно, что иногда они добиваются успеха. В конце шестидесятых годов в любом новом наборе было некоторое число курсантов, вместо которых сдавали экзамены их высокопоставленные родители известными методами. Но, во-первых, тогда их было немного, а во-вторых – преподаватель имел право голоса и мог долго и часто успешно сопротивляться без катастрофических для себя последствий. В середине же восьмидесятых годов начальник учебного отдела произнес перед экзаменом на всю жизнь запомнившееся напутствие для преподавателей: "Кандидаты, отобранные командованием, прошли самую тщательную проверку и готовы выполнить любой приказ в любой точке земного шара. С теми же из вас, кто не согласится с нашим выбором, мы будем беспощадно расставаться..." Помнится, в тот год количество "блатных" впервые превысило число мест в училище, и появился термин "набор из-под черты", который означал, что надо зачислить больше абитуриентов, чем предполагается по плану.

Думаю, не стоит специально говорить, насколько упал уровень подготовки зачисляемых абитуриентов, а с ним – и уровень выходящих из училища специалистов. Клановые отношения, захватив ракетные войска, причинили им ущерб больший, чем мог бы причинить иностранный разведчик любого уровня.

Сущность происходившего в 1990/91 году – развал СССР и ликвидация партийных структур КПСС – состоит не столько в переходе к новым демократическим формам существования общества и власти, сколько в освобождении созревшей внутри него клановой структуры от ставшей ненужной оболочки. Люди, ранее потреблявшие блага по праву привилегий своего социального положения, стали срочно трансформировать их в привилегии своего же богатства.

Механизмы этой трансформации не имеют никакого отношения к первоначальному капиталистическому накоплению. Современную скоротечную экономическую формацию, с легкой руки Егора Гайдара окрещенную номенклатурным капитализмом, правильнее было бы называть последней фазой номенклатурного социализма. Агонией его разрываемого на части и разворовываемого материального тела. А упомянутые драматические события были вовсе не шагом вперед, а очередным и закономерным этапом дальнейшего разрушения полусформировавшегося в СССР индустриального общества развившейся в нем клановой структурой.

Особенностью клановой организации власти, пусть даже и оснащенной демократическим антуражем, является то обстоятельство, что она не умеет и не хочет действовать в публичном правовом поле, тяготея к закрытым теневым формам существования, в первую очередь – в экономике, и к иррациональным мотивам при принятии решений. Такова существеннейшая черта бытия, предложенного нам судьбой. Надежды 80-х годов с самого начала были тщетны, потому что не получилось и не могло тогда получиться окончательного прощания с эпохой, о которой, грустно фиглярничая, сказал поэт:

Какое время было, блин!
Какие люди были - что ты!
О них не сложено былин,
Зато остались анекдоты.

Валерий Тырнов

Тэги: история, нардеп, Коротич, выборы, СССР, номенклатура, Тойнби, справедливость, привилегии 

© Copyright Тырнов Валерий Федорович (valeryj@mail.ru).