Жизнь и письма Алексея Яковлевича
(гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей)
Я по свету немало хаживал,
Жил в землянке, в окопах, в тайге,
Похоронен был дважды заживо,
Знал разлуку, любил в тоске...
Так пела тяжелая шеллачная пластинка, навсегда впечатывая в детскую душу недетские чувства. Каждый год наступала весна и приходил день 9 мая, сначала довольно-таки серо-будничный, но с годами его значение поднималось, парки и улицы наполнялись смехом и плачем, гульбой не первой молодости людей, и вдруг становились видны их отмеченные знаками различия воинские звания, награды, и сквозь сегодняшнюю оболочку проступала их другая жизнь в иной эпохе, в ином измерении, чуть ли не на другой планете.
Стоп. Всю жизнь мы жили рядом с ними и даже, кажется, ценили то, что они сделали, но со своей, так сказать, колокольни, с точки зрения своих мерок, именно их считая современными и даже окончательными, не замечая их скоротечной преходящести, заданности обстоятельствами места и времени, не понимая еще, что ценности всех поколений равно интересны и равно значительны, ибо во всех в них равно дышит история времен и человеческая судьба. Но в конце концов начинаешь понимать и это, и, когда в редакцию в ответ на просьбу поделиться интересной информацией пришло письмо от Алексея Яковлевича Панасенко с коротким рассказом о прожитой жизни, захотелось с ним встретиться и кое-что уточнить.
-- Алексей Яковлевич, вы в своем письме написали, что понимали, что "Сталин народу жизни не даст". Как вы пришли к такому пониманию, по каким приметам судили?
-- Да что тут было судить? Я родился в 1925 году, мальчишкой в 33 году пух от голода. В школу пошел рано, много читал, много слушал стариков. Когда пришла коллективизация, кто посостоятельней, – уехал из нашей Петропавловки (это в Днепропетровской области), осталась одна беднота. И вот, почти друг друга стали раскулачивать, а проще говоря – грабить. Раскулачили и моего отца: вспомнили, что когда-то у отцовского деда одна девочка недолгое время присматривала за ребенком в поле. И готово: "использовали наемный труд", хотя в нашей семье и двух-то лошадей не было. Мать ходила подписи собирала под поручительством, что никакой он не кулак -- шестьсот подписей нужно было собрать. Триста собрала. Тогда комбедовцы стали ходить по дворам с милицией и угрожать тем, кто подписи поставил... Отца посадили. Правда, через несколько месяцев выпустили. Я все это видел. Что ж тут не понимать? Директор школы в класс пришел: "Откройте, дети, учебники. Там у вас портреты Ежова, Блюхера, Тухачевского... Это все, дети, враги народа. Их портреты надо замазать чернилами". Значит, -- те, кто по колено в крови эту революцию делал и эту власть завоевывал -- все враги народа? Когда мои сверстники или люди постарше говорят, что ничего не видели, не знали и не понимали, я не верю -- такой человек или лицемерит, или с Луны свалился. Что ж это -- я в 11 лет понимал, а они до седин дожили и не понимали? Когда приняли сталинскую конституцию, я стихи написал -- 12 куплетов -- и послал в "Комсомольскую правду". Все там было: и голод, и раскулачка, и враги народа, и тюрьмы. Были там примерно такие слова: "Встань, дорогой Ленин, и посмотри, как мы весело зажили: хата боком, корова сдохла, Сталин твоих соратников в лагеря посадил". Пришел ответ: "Дорогой Алеша! Письмо твое получил и порвал. Больше таких стихов не пиши."
-- Подпись не помните?
-- Нет, не помню... Всей семье этот человек жизнь спас.
-- Алексей Яковлевич, вы пишете, что во время оккупации вы и ваша жена были связными в подполье. При таких детских впечатлениях и оценках многие бы в полицаи пошли, а вы -- в подполье. Почему?
-- Да, немцы подпольщиков вешали и расстреливали, а мы боролись. Дело в том, что вся моя семья и я вместе с ней, все мы совершенно искренне считали, что власть у нас хорошая, только попала она в руки не тех людей. Поэтому власть, призванную обеспечивать справедливость, защищать надо, а с ее людьми разбираться. Вот я всю жизнь защищал и разбирался... Уже много лет спустя, бывало, приезжаю к отцу в гости, начинаю анекдоты про Брежнева рассказывать, так отец знаете как мною возмущался?! Когда наши войска освободили Петропавловку, меня местные власти директором маслозавода назначили и дали бронь на шесть месяцев. А мне тогда 18 лет было -- какой из меня директор? Но через два месяца завод заработал, а я попросился на фронт. Привел домой свою Татьяну Максимовну, сказал: "Это моя жена. Если родится мальчик -- Алексеем назовите". Не верил, что живым вернусь, а до Берлина дошел, на стене рейхстага расписался. В 1944 родился сынок, Алексеем и назвали. Теперь он доктор технических наук и мы гордимся им. Да у меня в Польше и могила есть. 14 августа 1944 года в бою за расширение плацдарма после форсирования Вислы 12 моих товарищей погибли от прямого попадания снаряда в блиндаж, а я вел огонь, получил тяжелую контузию и был без сознания. Меня тогда кто-то отправил прямо в госпиталь, минуя медсанбат, а вернувшись через два с половиной месяца в часть, я узнал, что меня за тот бой, за то, что пулеметным огнем отсек наступавшую немецкую пехоту от танков и сорвал немецкое наступление, наградили посмертно медалью "За отвагу" и "похоронили" с воинскими почестями. Домой ушла похоронка: "погиб..." Не так давно могила моя нашлась, приглашали меня и супругу в гости, но здоровье уже не позволило поехать…
-- Вы Сталину письмо писали – о чем?
-- Было это в 1950... Я в армии сержантом служил и мечтал демобилизоваться, и много тогда собрал показательных примеров из 28 областей о развале хозяйства, о бедах и нуждах, о голодовке 1947 года, а он тогда не о народе заботился, а занимался поисками безродных космополитов. Вот об этом я ему со всем моим возмущением написал и потребовал прекратить.
-- Вы были тогда членом партии?
-- С 1947 года.
-- Сержант генералиссимусу решился такое письмо написать? Ну и что?
-- Гебисты и политруки забегали... Стали искать мои "связи с Западом" -- через подполье, через службу на фронте. Ведь я за границей служил. Меня спасла только смерть Сталина. Потом я демобилизовался, стал работать в Петропавловском отделении Госбанка кассиром, инспектором. Заочно техникум кончил, заочно Одесский финансово-кредитный институт. Стал управляющим Петропавловским отделением Госбанка. Экономика меня увлекла. Это было уже при Хрущеве. Мы тогда в нашей Петропавловке первыми в СССР стали исчислять себестоимость сельскохозяйственного производства -- никто тогда не знал, как исчислять. Первый в Союзе экономсовет создали. Газета "Правда" о нас писала. Потом перевели меня в Никополь -- тоже управляющим отделением, но там и отделение побольше, и работа масштабнее. Занимались научной организацией труда. Идеи появились, стал я публиковать статьи на экономические темы – их, опубликованных, в моем архиве более 300. Но постепенно стало зреть понимание, что страна катится в пропасть. И когда оно совсем созрело (а было это в 1968 году), написал я письмо Брежневу, поделился своими размышлениями, в том числе и соображениями о возможном будущем распаде Советского Союза. Были у меня и мысли, как такого будущего избежать. И тоже: кагебисты и аппаратчики забегали, засуетились, гонения начались. Требовали от меня, чтобы я дал телеграмму Брежневу с отречением от своего письма. Мне говорили в ЦК "Мы не сегодня -- завтра коммунизм построим, а ты каркаешь..." Я стоял на своем. Даже Щербицкий этим делом занимался, а я требовал встречи с Брежневым и восстановления справедливости. Но -- куда там! Когда меня снимали с должности, банк четыре дня почти не работал, об этой забастовке "Голос Америки" сообщал. Дело тянулось несколько лет, мне делали соблазнительные предложения (обещали четырехкомнатную квартиру и должность в Харькове, где жил и живет мой сын, лишь бы я "успокоился" и отказался от своих слов). Кончилось дело своеобразной банковской ссылкой -- стал я управляющим Тобольским отделением Госбанка СССР в Тюменской области. Через шесть месяцев отделение заняло второе место в Союзе. Оттуда я по состоянию здоровья моей Татьяны Максимовны просил перевести меня в какой-нибудь южный город и получил назначение управляющим сначала Гергиевским, а затем Кисловодским отделением Госбанка. Я и Горбачеву писал, а в 1989 году использовал право на самовыдвижение в Верховный Совет РСФСР. Крайком партии потребовал мою предвыборную программу, а я им отказал: буду выступать с ней непосредственно перед избирателями. Партийные плутократы все сделали, чтобы не допустить меня к избирательной кампании. Тогда я объявил политическую голодовку. Такая голодовка была одной из первых в Союзе. Она продлилась 32 дня. О ней тоже сообщал "Голос Америки". Ко мне на квартиру присылали врачей с санитарами, чтобы оказать принудительную медицинскую "помощь" -- сделать уколы, -– но моя Татьяна Максимовна встала на мою защиту с секачом для разделки мяса: не подпущу -- и все! Многие поддерживали меня морально, но, потеряв в весе 27 кг, я был вынужден голодовку прекратить, добившись все же снятия с должностей части руководителей города и края. И тогда я отправил свой партбилет Горбачеву вместе с заявлением о выходе из партии... Потом вышел на пенсию, несколько лет консультировал коммерческие банки, создал "Курорт-бизнес-банк" и до 1994 года был его руководителем, а в Харьков, к сыну, переехал уже в 1996 году, после двух инсультов и по болезни жены. До сих пор украинское гражданство получить не можем. Пенсию, правда, как ветеранам, получать разрешили, хотя она и меньше, чем в России. Вот так получается: оба мы украинцы, родились здесь, боролись в подполье, воевали против фашистов, трудились много лет, а оказались без украинского гражданства.
-- Алексей Яковлевич, как вы оцениваете общее направление деятельности Горбачева, не оглядываясь на ее результаты?
-- Общее направление, я думаю, было правильным. Вот только... у Горбачева была чисто аппаратная карьера: он никакого конкретного дела никогда всерьез не знал, ни жизненного, ни практического опыта не имел, и не ему было возглавлять такое государство, как Советский Союз. Дело свое он блистательно провалил. Об этом я и писал ему в письме, требуя ухода в отставку и законной передачи власти более достойному человеку.
-- А кому вы еще писали?
-- Когда искал свою могилу, Войцеху Ярузельскому, Президенту Польши, писал. Мы с ним на одном участке фронта воевали. Он у поляков взводом разведки командовал. Было такое: нас из-за переправы плохо снабжали, ничего, кроме боеприпасов, не подвозили, мы всю картошку на плацдарме выкопали, к полякам побираться ходили. Вот тогда я с ним случайно и встретился. Он мне тогда две буханки хлеба дал и я этого никогда не забуду. Хотя ответа от него я так и не получил, могилу мою поляки все же отыскали. В городе Гарволин могила N 107... Еще писал Кучме, Ельцину, Лукашенко, Лучинскому и Колю. Даже Аденауэру в свое время писал. Хотел добиться, чтобы Германия платила пенсии нашим гражданам, кого немцы в войну угоняли, а также участникам Великой Отечественной. Их уже немного осталось. Это было бы, во-первых, справедливо, а во-вторых, помощь была бы реальная и нашим людям и нашим государствам. А Германия от такого расхода не обеднела бы. В ООН писал. Хотел добиться, чтобы приняли такой международный закон: государство, начавшее войну, обязано пожизненно платить пенсии тем, кого эта война искалечила.
-- Вы и сейчас руководителям пишете?
-- Да, пишу. За 4 года я направил Л.Кучме 70, а В. Пустовойтенко 89 предложений. Я уверен: если бы они были приняты, то не оказалась бы Украина в таком котловане. У нас был бы бюджет не 20-30 млрд гривен, а 100 млрд, -- и не было бы такого позора, как невыплаты зарплат, пенсий и т.д.
-- Из детских лет помню: взрослые часто письма руководителям писали. С оглядкой, с опаской, но писали. Жаловались, предлагали, просили... И реакция на эти письма была. Не всегда такая, какой хотелось бы, но она была. Была реакция и на ваши письма. А теперь вы ответы на них получаете?
-- От Премьер-министра В.Пустовойтенко не было вообще ничего, а из
Администрации Президента были своеобразные отписки: благодарим и т.п.
-- Какой видите вы смысл в этой переписке?
-- Как вам сказать... Я ведь понимаю: кому-то во всем этом что-то детское может показаться: мол, головой стену человек пробивает. А с другой стороны, почему обязательно -- "нет"? Что-нибудь да и пробью. Я никогда не мог молчать. Нельзя молчать. И так следует делать, если не всем, то многим. А смысл есть. Многие мои идеи осуществлены, многие осуществляются, и в этом есть и моя заслуга. На востоке говорят -- дорогу осилит идущий. Идти надо. А если молчать -- чего добьешься? Денежные пособия нашим гражданам Германия выплачивает? Выплачивает! Я начинал добиваться этого еще в 1956 году. Жилье для военнослужащих, выведенных из Германии, строится -- и в этом я поучаствовал! На Украине админреформа начинается -- тоже отчасти мое детище. Общество сильно коллективным разумом, и если молчать и держать свои мысли при себе, то как же этот разум сможет проявляться? И кто тогда скажет правду? Вот Кучма намерен выдвинуть свою кандидатуру на следующий срок... Он же ни одного своего предвыборного обещания не выполнил -- как его можно выбирать? Он, что, надеется на фальсификацию выборов? Я ему об этом прямо написал. Наши руководители ездят на иномарках, летают в самолетах, а ведь по уровню, до которого они низвели экономику, они должны пешком ходить или ездить на лошадях. Мы по вине государства покупаем импортные товары, по существу проедая будущность детей и внуков, государство живет не по средствам... Я об этом писал руководителям, а многие ли напишут? Я накануне Дня Победы со школьниками встречаюсь: слушают, задают вопросы, им интересно. Думаю, я хоть искру малую, хоть в чью-нибудь душу, да зароню... А мне только это и нужно. Опубликуйте мой телефон -- 33-99-15 -- я с удовольствием откликнусь!
Алексею Яковлевичу сегодня 74 года. Родился на Украине, с Украины уходил на фронт, был в числе ее освободителей. Награжден 22 орденами и медалями. Он -- удивительный человек, каких редко приходилось встречать. Но -- приходилось. В 1963 году, отдыхая в Крыму, я случайно познакомился с семьей тогдашнего главного редактора "Крымской правды" Якова Соломоновича Луцкого, во время гражданской войны воевавшего вместе с Исааком Бабелем в Первой Конной. Вот он тоже был таким. Таким был и отчим университетского приятеля писатель Владимир Яковлевич Конторович, который "двадцать лет оттрубил по тем лагерям", но продолжал "гнуть свое" Хрущеву... И для всех для них характерно ощущение естественного права на собственные мысли и стремление отстаивать их. Да, не бессмысленно это.
В этом году исполняется 55 лет со дня освобождения Украины от фашистских захватчиков. И я пользуюсь случаем, чтобы сообщить ему и другим бывшим воинам 1,2,3,4 Украинских фронтов, морякам Черноморского флота, Дунайской и Азовской флотилий, бывшим подпольщикам и партизанам, боровшимся с фашизмом на территории Украины, что их разыскивает областной Комитет Международного украинского союза ветеранов войны, расположенный в здании Харьковской облгосадминистрации (бывший обком КПУ) в комнате N 175. Телефон 40-53-41.
Интервью бралось для харьковской газеты “Грани” в 2000 г.
Тэги: Победа, рейхстаг, фашизм, Сталин, письмо, наступление, Горбачев
© Copyright Тырнов Валерий Федорович (valeryj@mail.ru)
Комментариев нет:
Отправить комментарий