Сёстры бегают, сёстры мечутся –
белый смерч.
Восемь мальчиков, восемь физиков
едут в смерть.
Ночь под морфием. Две под морфием.
В забытьи.
Койки мягкие, койки белые,
как лари…
Я не знаю, кто эти строчки написал. И не могу сказать, что они были широко известными, что их пели или читали у ночных костров над среднерусскими речками. Мне их спели под гитару один-единственный раз в жизни. Но они были. Они присутствовали в моей, да и в твоей жизни не столько как стихи, сколько как переданные этими стихами не раз испытанные чувства и переживания. Живые, житейские, не надуманные литературные, почти что и без экстрима.
Просто так уж была устроена лучшая часть нашего общества: если пришла общая беда, будьте добры, – добровольцы, три шага вперед! И они всегда находились, делали эти три шага, и еще сто восемь, и закрывали собой… Их ждали, их очень ждали – “Мы вас ждем – торопите коней! В добрый час, в добрый час, в добрый час! Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины…”, – но далеко не всегда они возвращались обратно.
Даже если случалось им добраться живыми до подмосковного Пущино – до Института биофизики, врачи которого, кажется, знали о лучевой болезни даже то, чего и знать было еще нельзя. Их везли туда из Арзамаса-16, Семипалатинска, из Ленинграда, Харькова, из пронумерованных, прошнурованных и скрепленных сургучной печатью Челябинсков, Новосибирсков и Красноярсков, но и пущинские врачи – не волшебники, они до сих пор только учатся…
В начале лета 1986 года, когда вовсю уже шли работы по ликвидации последствий чернобыльской аварии, случайно встреченные на улице друзья зазвали к себе на работу. Химики, в числе прочего занимались они и разработкой химических средств тушения пожаров, а в тот день принимали у себя только что вышедшего из госпиталя, куда его поместили после возвращения из Чернобыля, прославленного на весь Союз испытателя пожарного снаряжения майора Антонова. “Знаете”, – сказал Антонов, – “там, в зоне, я влюбился в свой род войск, – это внутренние войска, – до того грамотно, до того слаженно и самоотверженно работают там наши ребята!”
Самоотверженность. Таково одно из главных качеств, требовавшихся от наших людей в обстановке, приближенной к боевой, приравненной к ней – не законом, приказом или чем-то таким же директивным, а просто силой случившихся обстоятельств, которые самому надо было понимать.
Самоотверженность многими считается (особенно сегодня, в эпоху припадочного либерализма) требованием тоталитарного государства и свойством тоталитарного человека, культивирование которого не к лицу либеральному обществу. Никто ни при каких обстоятельствах не вправе требовать от человека самоотверженности и самопожертвования. Никто не вправе отдать приказ на смерть, пусть даже и героическую.
Но нельзя же отождествлять государство и общество! Если уж общество пошло по пути развития технологий, этот путь абсолютно неизбежно приводит к периодическому возникновению неустранимых рисков, преодоление которых требует от некоторых людей совершенно особого поведения, особых моральных качеств и высокой готовности к самопожертвованию. Без их самоотверженности, без их повседневного чуть ли не до полной незаметности героизма цена этого пути, вероятно, была бы неприемлемо велика.
В суперпуперлиберальных США американский физик (русский по происхождению – счел нужным подчеркнуть автор книги “Ярче тысячи солнц” Роберт Юнг) Льюис Слотин при экспериментальном определении критической массы урана-235 (он руками сближал скользящие по направляющей два возрастающей массы полушария из металлического урана) именно в момент достижения критической массы поскользнулся и утратил на миг контроль над установкой. Между полушариями запрыгали искры, началась цепная реакция. Льюис голыми руками растащил уже начавшие слипаться полушария и остановил взрыв. Ядерный взрыв. У него еще хватило сил и мужества нарисовать план лаборатории и нанести на него местонахождение сотрудников лаборатории в момент несчастья. Через два дня он умер.
Совершенно аналогичный случай несколько лет спустя произошел в Арзамасе-16. Его действующим лицом был академик Юлий Харитон. Правда, Харитону больше повезло: он отделался длительным лечением в Пущино.
Ну, а что было бы, поведи они себя иначе? Страшно даже подумать.
Научно-технический прогресс, его качество, включающее в себя как его блага, так и его жертвы, зависит не только от интеллектуального накала в горении гениев, но и от нравственных усилий тех, кто “закрывает собой”. Часто остающихся безвестными испытателей-первопроходцев, ликвидаторов аварий, спасателей и т.д. Как без одних, так и без других научно-техническому прогрессу – не быть. Ибо его жертвы – перекроют весь позитив. Мы не думаем об этом, но лишь до тех пор, пока не сталкиваемся с дефицитом самоотверженности и ответственности. Ведь одного без другого не бывает.
Масштабы чернобыльской аварии и аварии на АЭС “Фукусима-1” несопоставимы: чернобыльская во много раз (если не в десятки) серьезнее – в ней сразу же оказалась разрушенной активная зона. Однако же лично я ожидаю последствий от фукусимской аварии вряд ли меньших, чем в Чернобыле.
Почему? Да вы посмотрите – первоначально локализованная в объеме реакторов гадость вышла оттуда и уверенно расползается. Ее не могут отстановить. Первая приходящая в голову мысль – не могут, потому что не умеют. И мысль – не такая уж неправильная. Профессиональная подготовка персонала станции сориентирована на предупреждение аварий, а не на их ликвидацию. Не допустить! И вот, казавшийся теоретически правильным посыл в реалиях оказался ложным; когда авария все же произошла, люди оказались не готовыми к ней.
Кроме того, получив информацию об аварии, в Чернобыль спецрейсами вылетали московские академики, поэтому научно-технический уровень и скорость принимаемых оперативно-тактических решений, были в Чернобыле очень высокими. А кто из ведущих японских специалистов-атомщиков “вёл” Фукусиму? Да никто! Отсюда и качество. Радиоактивная вода вытекает из реактора? День вытекает, два вытекает… Ну, положим, собирают ее. А девать ее потом – куда!?
Скажем два слова и об уровне самоотверженности и ответственности. Какие японские слова известны у нас более всего? Самурай и камикадзе – правильно? Поэтому происходящее на Фукусиме кажется каким-то бредом. Но я приведу только один факт, до которого докопался немецкий журналист Роберт Хеткемпер: “Выступая 17 марта в ежедневной новостной передаче "Aktuelle Stunde" на телеканале WDR, Роберт Хеткемпер отметил, что среди нескольких десятков ликвидаторов, которых многие в Японии считают героями, могут оказаться "герои поневоле".
По словам журналиста, TEPCO на протяжении многих лет нанимает на опасную работу представителей социально незащищенных слоев. "Это бездомные, гастарбайтеры и даже несовершеннолетние, - отметил Хеткемпер. - После того как они проработают там долгое время, их, получивших дозу радиации, увольняют. В Японии таких называют 'рабочими на выброс'".
Я вовсе не хочу отнимать звание героев у людей, подписавших контракт и идущих на смерть по приказу. Но о какой самоотверженности и ответственности (да и о квалификации тоже) может идти речь при таких подходах к решению кадровых проблем?
От противоречий между морально-этическими требованиями, предъявляемыми к людям научно-техническим прогрессом, и реальными их качествами, приобретаемыми в условиях насаждения либерально-потребительских ценностей, культа насладжений и либеральной модели общества, никуда не уйти. Фукусима их вскрыла и показала, что они есть. Либерализм сделал возможным научно-технический прогресс, но он ему оказался не нужным.
Комментариев нет:
Отправить комментарий