Гарри Керцеру.
Книги давно стали для меня почти непозволительной роскошью. Но когда я взял в руки эту… («Театр-студия СИНТ-63. Жизнь человеческого духа. След». Сценарий, постановка и режиссура Гарри Керцера. Изд. «Фолио», Харьков, 2002), мне захотелось купить ее сразу и страстно. И я сделал это на следующий же день, хотя для этого пришлось позвонить ее автору, потом встречаться с ним, смущаясь, просить об отсрочке платежа и т.д.
О чем книга? Ну, был когда-то в Харькове такой – театр-студия «СИНТ-63», – пользовался популярностью (большой, надо сказать, популярностью!), а теперь один из его бывших режиссеров решил воскресить страницы его истории, образы друзей, начавших (к сожалению) «медлительный уход» из жизни… Примерно так может подумать никогда не слышавший о театре невнимательный человек, случайно листнувший толстую книгу с картинками.
Но на самом деле это не так!! Во-первых потому, что и СИНТ не был тем театром, в который ходили поесть бутербродов с икрой («…не чту театра, не люблю театра…» -- писала о таком театре Цветаева), и книга тоже… она не только о театре (хотя и построена вокруг него), она о молодости поколения нынешних шестидесятилетних, об их надеждах и ожиданиях, об их иногда отчаянной борьбе и трагедии поражения. Причем, сказать, что это «книга о…» -- значит, не сказать ничего. Потому что книга не рассказывает о чужом жизненном опыте, она заставляет пережить его на собственной шкуре.
Книга делает со своим читателем то же самое, что со зрителем делали синтовские спектакли. А они снимали кожу с любого, у кого она была, кто еще не забронзовел до полной душевной неподвижности, поднимали его на гребень эмоциональной волны, сообщали новый до того неведомый опыт, и превращали из зрителя в деятеля. После синтовского спектакля можно было идти на штурм Бастилии, и не сомневайтесь – Бастилия не только пала бы, ее бы просто разобрали на кирпичи, и если «не разобрали» тогда, то лишь потому, что тоталитарное государство пострашнее сотни Бастилий будет.
И если говорить о каком-то поэтическом эквиваленте, выражающем дух и атмосферу театра, то, пожалуй, невозможно вспомнить ничего лучшего, чем стихи Бориса Пастернака:
О, если б знал, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью – убивают,
Нахлынут горлом и убьют.
……………………………………..
……………………………………..
Когда строку диктует чувство,
Она на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Понятно, что государству, держащемуся на авторитете сверхбастилии ГБ, такой театр – не нужен. Его закрывали. И в третий раз -- успешно.
И вот, вновь почувствовав себя на синтовском гребне, я набрался духу, набрал воздуха в легкие, позвонил Гарри Лазаревичу и пригласил его к себе домой…
Гарри Лазаревич,.. вот эта книга… это большой и, надо полагать, мягко говоря, не сильно прибыльный труд. Чтобы на него решиться, а тем более довести до конца, нужно было иметь серьезные мотивы. Я ведь не могу предположить, что вы хотели извлечь из этой книги прибыль.
Это -- самый главный вопрос не только для театра, не только для искусства вообще, но и вообще для любой человеческой жизни... Многие люди, занимающиеся театром, понимают Станиславского как человека, который написал рецепты, как сделать хороший спектакль. На самом деле он написал законы поведения человека в жизни. И эти законы должны быть реализованы на сцене. И каким бы ни был театр – хоть сверхнатуралистическим, хоть суперусловным, -- но, если человек появляется на сцене, он должен вести себя по законам поведения человека в жизни. И один из этих законов утверждает, что у нормального человека в жизни есть цели – промежуточная, конечная, сверхзадача,-- целая иерархия целей. Все лучшее в советском театре – от Станиславского и Мейерхольда до Товстоногова и Любимова – все пронизано вопросом: ради чего? Причем, это должно выражаться не как бубнящие разъяснения, а как эмоциональное желание чего-то такого, чего еще нет. Потому и эта книга написана как очередной спектакль, поскольку до сих пор живы слова Высоцкого: «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята!» Для меня до сих пор все еще «не так». И пока я еще живой, пока не помираю, я и кричу – «все не так, как надо!» А как «так»? А так, как в книжке написано… Чтобы не просто «ля-ля»: был у нас спектакль по Брехту – против оболванивания, одурачивания, околпачивания народа… Что, исчезла проблема? Нет! Спектакль «Черная шкатулка»… Против человеческой самоуверенности, самовлюбленности, самолюбования – за ответственное отношение ко всему, что ты делаешь. Что, исчезли люди, которые думают, что они как Боги, а их деятельность на самом деле весьма грустна и плачевна? Нет! Спектакль «Баня». Его лозунг – «Перемены в стране – немедленно!». Добровольная принудительность, бесконечное вранье, лицемерие – против всего этого был сделан спектакль. Причем, это не просто умозрительно зафиксированные слова, -- мы не принимали этих людей, которые нами, к сожалению, управляли и были лицемерами. Это все есть в книжке.
СИНТ для меня, зрителя, был не только театром, больше, чем театром – это искусство, но в то же время и политика, эстетическое удовольствие, но и лирическое откровение. Мне трудно это сформулировать, может быть, Вы это лучше понимаете?
Это естественно и по-другому быть не может. Вот Евтушенко написал «Поэт в России больше, чем поэт» -- это правда. Режиссер в России больше, чем режиссер – это правда. И композитор в России – больше, чем композитор. И это тоже правда. Ну почему нужно разделять театр и политику? Это ненормально. Я ведь не говорю, что нужно делать спектакли к выборам или что-нибудь такое… Не в этом дело. Но если мы говорим, что в основе каждого спектакля находится некая сверхзадача, что-то такое, ради чего мы вообще живем, то это значит, что есть и такое, что мешает нам реализовать нашу сверхзадачу, и нам оно не нравится. Значит, мы вступаем в конфликт с какими-то общественными явлениями, а это есть элемент политики. Я присутствовал на товстоноговском спектакле «Горе уму» (так у него сначала назывался спектакль «Горе от ума») и видел, как после спектакля в публике вспыхивали драки – до того непримиримо противоположно смотрели некоторые люди на затронутые в нем вопросы. А как это было с точки зрения эстетики? Суперкласс! И так – все! Любой спектакль, на любую тему должен быть общественно значимым.
Гарри Лазаревич, СИНТ по формально-статусным признакам следовало бы относить к числу самодеятельных коллективов. Но он поднимался на такие высоты, на которые поднимался далеко не каждый профессиональный театр. Правду если сказать – редко кто поднимался. Единицы. И даже если бы не было у театра лауреатских званий, это было бы все равно так… Это могло быть сделано только людьми, создавшими театр, его режиссерской группой. В то же время ни у Харченко, ни у Суплина, ни у вас не было тогда театрального образования. Потом вы с Энтиным поступили в Щукинское училище, а Харченко – во ВГИК, но уже после настоящего театрального успеха… Как эта группа вообще могла возникнуть и такое поднять?
Да как могло случиться? Все произошло на фоне нашей гражданской позиции в начале шестидесятых годов. Мы были в том возрасте, когда все впитывали, как губка, и, как обработанная почва, были готовы принять определенные семена и взрастить их. Кроме того, мы ведь не были совсем людьми со стороны: в Харькове был замечательный театральный коллектив (тоже на уровне профессионального) в Политехническом институте, руководил им заслуженный артист Украины Золотарев Виктор Владимирович. Я выходец – оттуда, из самого последнего его поколения. Потом, был эстрадный театр под руководством Артура Вишневецкого. Харченко и Суплин – выходцы оттуда. Да и не были мы темными и неграмотными. В русской театральной литературе существует огромное количество потрясающих, гениальных книг, и мы это все читали. Мы Станиславского прочли всего, Горчакова прочли всего и т.д., мы не просто были интуиты, -- мы учились, хотя и сами. Ну, не было у нас профессионального статуса, это правда. Но работать мы старались -- профессионально… Это же не просто собирались ребята: давайте делать спектакль! У нас были занятия по мастерству актера,.. по технике речи,... по сценическому движению,.. в конце концов, нашей основой стали методические разработки театрального училища имени Щукина, и все это всерьез – часами! Мы обучали ребят, как в настоящем театральном институте, и в книжке об этом написано.
И еще один момент… Чем нас не устраивали окружавшие нас театры? Ведь вокруг было полно академических театров, битком набитых талантливыми людьми… Совсем недавно еще был Курбас на Украине! В театр Курбаса невозможно было попасть! Но это было раньше, а к нашему повзрослению вокруг нас уже были театры, лишенные острой формы и, как нам казалось, -- образности. А нам хотелось яркой образности, яркой выразительности, остроты формы. Это потом в театре Пушкина появилась «Карьера Артура Уи» по Брехту и Хаит в Театре юного зрителя…
Скажите, как сложилась судьба режиссерского коллектива после закрытия театра?
Произошло закрытие – а потом открытие. Потом опять закрытие и открытие, ну а потом добили театр уже всерьез. Шура Суплин остался инженером, мы с Энтиным закончили щукинское училище, Харченко закончил ВГИК и стал кинорежиссером, работает сейчас на «Мосфильме». В профессии работает и Энтин, он сейчас – доцент в Харьковской Академии культуры на кафедре режиссуры. А я сделал книжку.
А профессионально – Вы вернулись к инженерной деятельности?
Да, я вернулся к инженерной деятельности… Вы можете себе представить, когда вас в третий раз закрывают? Это же не просто – закрыли и все. Это каждый раз борьба против того, чтобы закрывали, письмо в ЦК КПСС, хождения на приемы, нервные срывы… Я был истощен физически и морально, но главное – чтобы продолжать, надо было уехать из Харькова. Так поступали все, а я этого сделать не мог.
Скажите, почему надо было уезжать? Здесь было особо неблагоприятное отношение к СИНТу, к его деятелям, к театру вообще, или это был чисто психологический момент?
Ну, это просто. Где у нас была значительная театральная жизнь? В Москве да в Ленинграде. А Украина была заповедником идеологической реакции. Ничего не принималось! И ничего не изменилось с тех пор, как удавили Леся Курбаса! Администраторы, управлявшие искусством, культурой, с моей точки зрения, были просто невежественными людьми, они даже были недостаточно начитанными людьми, не говоря уже о способностях. Многие из них живут, здравствуют, к сожалению, занимают высокие посты и их фамилии всем известны, но я не стану их называть – не потому, что боюсь… у них есть дети, внуки и я не хочу ставить на них клеймо.
Вы думаете, в Москве, в Ленинграде партийное начальство было более образованным в области литературы и искусства?
Во-первых, оно действительно было более образованным, а во-вторых, там были по настоящему культурные и интеллигентные люди, имевшие «выходы наверх» и использовавшие эти свои каналы влияния. Вы знаете, что академик Капица был членом художественного совета Театра на Таганке? Кроме того, у начальства существовала такая логика: «Ну что особенного произойдет, если 400 человек за вечер посмотрят тот «Современник»? Пусть смотрят и болтают, лишь бы иностранцы на нас не особенно кричали…» Во всем этом хитросплетении отношений нашлись люди, которые помогли Любимову сделать его театр. В Харькове ничего этого – не было!.. Там мог найтись кто-то, кто, скажем, сказал Семичастному: «Да брось ты этого Высоцкого, пусть поет…» А в Харькове это исключено!
Ну, а за последние десять лет, в связи с известными переменами, что-нибудь изменилось по части идеологического давежа?
Я думаю, очень серьезно изменилось. Очень серьезно. Эта книжка, которую вы держите в руках, до 1991 года выйти не могла. И не только из-за тех мыслей, которые в ней записаны… Я бы умер, собирая всевозможные разрешительные подписи для ее издания. А сегодня она вышла безо всяких подписей. Я ни с кем ничего не согласовывал и никаких разрешений не получал. А тогда… Если бы Жолдак один раз сыграл тогда своего «Гамлета», следующий спектакль он давал бы в тюрьме, потому что это формализм, абстракционизм и что хотите, а этого – низзя! А сегодня он поставил спектакль – класс! Можно иметь много претензий к современности, но не видеть произошедших перемен нельзя. Боже мой, один из бывших парторгов университета, один из бывших инициаторов закрытия СИНТА недавно выпустил книжку и оформил ее обложку – картинкой Сальвадора Дали! Понимаете?
Гарри Лазаревич… По поводу перемен… Не кажется ли Вам, что ситуация повторяется – ну сколько человек прочтет Вашу книжку, ведь она вышла тиражом в тысячу экземпляров… У «Современника» зрителей было все-таки больше.
Понял. Разница все же есть. Если бы я мог внести предоплату за стотысячный тираж, мне бы напечатали сто тысяч – и никто бы не возразил.
Я несколько иное имел в виду. Эта книга… это не только продукт высокого интеллекта, это еще и результат деятельности некого Добра. Насколько вообще востребовано Добро в нашей жизни современной? Мы видим столько активного Зла, что этот вопрос с неизбежностью возникает.
Ну… тут нам надо определить, что такое «востребовано».
Скажем так: востребовано – значит, люди за ним готовы идти.
Это сложный вопрос, и за три минуты мы его не обсудим. Но вот в чем я убежден и вас уверяю: если бы здесь! в Харькове! сегодня! появился свой «Современник» или своя Таганка, зал был бы полон битком непрерывно. Появился Жолдак, сделал «Гамлета» – и все битком! Нужны источники, нужны генераторы этого добра. Но генерировать его – нужна колоссальная личная энергия, а препятствий никаких нет, в этом я убежден на самом деле. Когда оно есть – за ним идут!
2002
Посетите еще и вот это место http://juliki.net/garri-kercer-zhizn-chelovecheskogo-duxa/ и познакомьтесь с Гарри Керцером ближе.
Комментариев нет:
Отправить комментарий