Возвращения на Итаку — не будет
Когда царь Итаки Одиссей проплывал мимо Геркулесовых столбов, подлунный мир был чист и безлюден. Прибрежные горы населяли бессмертные боги, а долины рек и ручьев — нимфы и сатиры. Земля и море хранили тайны и сокровища. Человек подглядывал за ними. Вот, например, почему натертый козьей шерстью янтарь притягивает всякий легкий мусор?..
Царь сменил изнемогшего гребца, пересев с рулевого весла на загребное, и с удовольствием ворочал тяжелый валек, ритмично сгибаясь и разгибаясь, подставляя ветру и солнцу на последнем рывке весла к груди окаймленное тонкими слегка вьющимися волосами смуглое запрокинутое лицо.
Ветер свежел. Пора было ставить парус. Царь приказал гребцам сушить весла и встал, приготовившись отдать следующую команду. Перед ним простирались тысячелетия истории...
А по прошествии этих тысячелетий я стоял на балконе высокого этажа, уже накрывшегося тенью от палящих лучей утомленного дневной работой солнца, держа в руке высокий стакан со смесью вермута и апельсинового сока, в которой плавали истаивающие кубики льда. Горькая жидкость приятно холодила внутренности, и уже пора было подумать о том, чтобы не переборщить.
Посмотрев налево — наискось и через двор — я мог видеть балкон квартиры космонавта Севастьянова. Закрытые наглухо окна и двери жарко горели отраженным солнечным светом, но космонавта, если только он пребывал там, внутри, вряд ли беспокоили жара и мухи: из балконного окна торчала на балкон ребристая решетка радиатора кондиционера.
Справа и впереди — под зыбким маревом собственных испарений, на самом их дне гудел, жужжал и копошился многорядный асфальтовый ад проспекта Мира.
Как сказано, пора было подумать о том, чтобы не переборщить, и я шагнул через балконную дверь в комнату, чтобы поставить стакан на подоконник, а вернувшись на балкон и вновь оглядевшись, обнаружил нечто редкостное и так точно подмеченное Пастернаком, когда окружающий мир вдруг испытывает небольшое смещение, и в результате скрытая суть вещей выходит за пределы их видимой оболочки, становясь доступной непосредственному наблюдению.
Я увидел... Серую пустыню, над которой тут и там поднимаются мелкие смерчики серой пыли, уставленную серыми руинами различной сохранности. Дом космонавта сохранился, пожалуй, лучше других, его функциональное назначение было узнаваемо, а на обломках балкона уныло висело ажурное пластмассово-металлическое рванье, когда-то вполне могшее быть кондиционером. Острая боль за бессмысленность исхода жизни сотен поколений на протяжении тысяч лет пронзила меня длинной тонкой иглой...
И тут же смещение пропало, далеко внизу послышалось буханье детского мяча об асфальт. Два мальчика крутили скакалку, а девочка, поедая булку, с механическим равнодушием перепрыгивала через налетающую веревочку.
Размышления о "конце света" не типичны для советского человека, а эсхатологические ожидания даже в очищенном от религиозности виде считались признаком осуждаемой ущербной буржуазности. Нас учили быть оптимистами и верить в бесконечность жизни на Земле и технического прогресса, если... если, конечно, не будет войны. Пожалуй, ядерная война признавалась официальной идеологией единственной серьезной причиной для прекращения истории человеческой цивилизации. Предполагалось, что с остальными причинами мы без большого труда справимся.
Но представьте себе головку сыра, в центре которой завелись маленькие существа. Они грызут ее изнутри, размножаются и расселяются по внутренней ее поверхности, растущей вместе с "народонаселением", и считают этот рост неотменимым, необратимым, неизбежным и закономерным прогрессом своего мира, но вдруг прогрызают последний слой, и видят, что дальше — пусто.
Конечно, оглянувшись, они могут обнаружить, что сгрызли не все, что осталось еще кое-что, оказавшееся ранее не по зубам из-за твердости и с большим или меньшим успехом пытаться изобретать новые технологии. Собственно, так и было в истории человечества. Когда Евразийская степь перестала сама по себе кормить своих многочисленных занимавшихся охотой и собирательством обитателей и сильные племена погнали слабых в гиблые болота Нила и Междуречья, они не погибли там. Они изобрели новый способ освоения окружающей среды – ирригацию и поливное земледелие.
Такова простейшая модель пределов роста. Она проста, очевидна и впечатляюща, и ум, которым она овладела, уже навсегда сохранит интерес к проблеме. Пожалуй, одним из первых еще в шестидесятых годах нашего века такие модели стал рассматривать американец Форрестер, профессор Массачузетского технологического института, известного в мире высочайшей квалификацией своих сотрудников. Кажется, именно он ввел и термин "пределы роста".
И все же мало кто рассматривал их тогда иначе, чем экзотику, в лучшем случае — преждевременное предупреждение, к которому человечество, конечно же, в свое время прислушается.
Когда в сентябре 1971 года в Бюраканской астрофизической обсерватории (Армения) проходила 1 международная конференция по проблемам связи с внеземными цивилизациями, в числе прочих параметров, влияющих на ее возможность, обсуждалась и продолжительность жизни технически развитых цивилизаций. Полсотни собравшихся там людей, среди которых было несколько лауреатов Нобелевской премии, по праву можно назвать представителями интеллектуальной элиты человечества. В дискуссии по указанному вопросу тон задавал знакомый с исследованиями Форрестера профессор Платт. Я хочу привести небольшой фрагмент из стенограммы:
Платт: Эволюцию общества нельзя предсказать так, как физическое явление. Ведь общество подобно кибернетической системе вроде управления автомобилем, и результат здесь такой, что катастрофа произойдет, если мы ничего не будем предпринимать, уже в настоящее время. Форрестер рассчитал не меньше 20 систем кривых, исходя из различных предположений: контроль над загрязнением окружающей среды, контроль над рождаемостью, капиталовложения в сельское хозяйство. Расчеты показали, что катастрофа может произойти в различное время и в различных масштабах. Одна система кривых даже ведет к стационарному состоянию.
Брауде: А если внести небольшие изменения в параметры, на основе которых строятся кривые? Останутся ли кривые стабильными в этом случае?
Платт: Один интересный вывод из исследования Форрестера заключается в том, что некоторые параметры сравнительно несущественны. Например, не имеет значения абсолютная численность населения — совершенно неважно, составит ли она 4 или 6 млрд. человек. В то же время имеются "связующие константы", которые, по-видимому, чувствительны к изменению на 0,2 процента".
Т.е. человечество всегда, в любой момент стоит перед лицом катастрофы и только от его коллективного поведения зависит, удастся ли ему этой катастрофы избежать.
С другой стороны, некритичность условий глобальных катастроф к численности населения дает некоторую надежду, что мы почти в любых условиях объективно можем позволить себе оставаться гуманистами. Но попробуйте объяснить это людям, причем – как политикам, так и их избирателям.
Характерно, однако, то, что в этой дискуссии в качестве фатальных причин, могущих привести цивилизацию к гибели, Платт назвал ядерную войну, загрязнение и разрушение окружающей среды, перенаселение и истощение природных ресурсов, но никто из ее участников даже не заикнулся об экономических причинах. В те времена считалось, что уж что-что, а экономика точно находится в руке человеческой.
Но! Само по себе физическое наличие каких-то ресурсов, как и наше знание об их местонахождении, не несут в себе позитива, если нет средств для их добычи. Харьковская область, например, стоит на серьезных газовых месторождениях, однако глубина их залегания (6-7 км) пока не позволяет к ним подступиться. Поэтому абсолютные цифры, выражающие размеры мировых запасов того или иного ресурса, часто являются убаюкивающей иллюзией, видимостью сырьевого благополучия. Оптимист скажет, что недоступное сегодня станет доступным завтра. Дай Бог. Но надо отдавать себе отчет в том, что существуют возможности, которые могут закрываться навсегда, как, например, возможность поедания сыра для наших "маленьких существ". И если бы железо на нашей планете местами не выходило на поверхность, а залегало лишь на приличной глубине, люди не добрались бы до него никогда со всеми вытекающими цивилизационными последствиями. Существуют пороги, достигнув которых, надо вынимать кошелек и платить, а если кошелек пуст — уходить несолоно хлебавши.
Это называется кризисом предела роста цены. Человек не всегда готов заплатить за изъятие природных ресурсов, и вовсе не потому, что он "жаднится", а потому, что у него тугриков нет. Предвидение такого кризиса и его преодоление — дело не только человеческой мудрости. Оно во многом зависит и от набора непредсказуемых случайностей, хотя природу его понять и несложно. Вот что пишут о ней эксперты Римского клуба в докладе 1972 года "Пределы роста": по мере истощения месторождений "становится необходимым использование все возрастающих объемов капиталов в ресурсных отраслях, в результате чего уменьшается доля, идущая на инвестирование и обеспечение роста в других отраслях. Наконец, инвестирование становится настолько малым, что уже не может покрывать даже амортизацию капитала, и наступает кризис промышленной производственной базы".
На протяжении своей истории с кризисами пределов роста люди сталкивались не раз. Но эти кризисы еще никогда не носили глобального характера. Пожалуй, наиболее впечатляющий из них — преодоление пределов роста европейским аграрным обществом вследствие промышленной революции, условно относимой к 1750 году.
Однако возможно, что глобальный кризис нам предстоит испытать уже в недалеком будущем, причем гораздо быстрее, чем нам хотелось бы.
2005
Когда царь Итаки Одиссей проплывал мимо Геркулесовых столбов, подлунный мир был чист и безлюден. Прибрежные горы населяли бессмертные боги, а долины рек и ручьев — нимфы и сатиры. Земля и море хранили тайны и сокровища. Человек подглядывал за ними. Вот, например, почему натертый козьей шерстью янтарь притягивает всякий легкий мусор?..
Царь сменил изнемогшего гребца, пересев с рулевого весла на загребное, и с удовольствием ворочал тяжелый валек, ритмично сгибаясь и разгибаясь, подставляя ветру и солнцу на последнем рывке весла к груди окаймленное тонкими слегка вьющимися волосами смуглое запрокинутое лицо.
Ветер свежел. Пора было ставить парус. Царь приказал гребцам сушить весла и встал, приготовившись отдать следующую команду. Перед ним простирались тысячелетия истории...
А по прошествии этих тысячелетий я стоял на балконе высокого этажа, уже накрывшегося тенью от палящих лучей утомленного дневной работой солнца, держа в руке высокий стакан со смесью вермута и апельсинового сока, в которой плавали истаивающие кубики льда. Горькая жидкость приятно холодила внутренности, и уже пора было подумать о том, чтобы не переборщить.
Посмотрев налево — наискось и через двор — я мог видеть балкон квартиры космонавта Севастьянова. Закрытые наглухо окна и двери жарко горели отраженным солнечным светом, но космонавта, если только он пребывал там, внутри, вряд ли беспокоили жара и мухи: из балконного окна торчала на балкон ребристая решетка радиатора кондиционера.
Справа и впереди — под зыбким маревом собственных испарений, на самом их дне гудел, жужжал и копошился многорядный асфальтовый ад проспекта Мира.
Как сказано, пора было подумать о том, чтобы не переборщить, и я шагнул через балконную дверь в комнату, чтобы поставить стакан на подоконник, а вернувшись на балкон и вновь оглядевшись, обнаружил нечто редкостное и так точно подмеченное Пастернаком, когда окружающий мир вдруг испытывает небольшое смещение, и в результате скрытая суть вещей выходит за пределы их видимой оболочки, становясь доступной непосредственному наблюдению.
Я увидел... Серую пустыню, над которой тут и там поднимаются мелкие смерчики серой пыли, уставленную серыми руинами различной сохранности. Дом космонавта сохранился, пожалуй, лучше других, его функциональное назначение было узнаваемо, а на обломках балкона уныло висело ажурное пластмассово-металлическое рванье, когда-то вполне могшее быть кондиционером. Острая боль за бессмысленность исхода жизни сотен поколений на протяжении тысяч лет пронзила меня длинной тонкой иглой...
И тут же смещение пропало, далеко внизу послышалось буханье детского мяча об асфальт. Два мальчика крутили скакалку, а девочка, поедая булку, с механическим равнодушием перепрыгивала через налетающую веревочку.
Размышления о "конце света" не типичны для советского человека, а эсхатологические ожидания даже в очищенном от религиозности виде считались признаком осуждаемой ущербной буржуазности. Нас учили быть оптимистами и верить в бесконечность жизни на Земле и технического прогресса, если... если, конечно, не будет войны. Пожалуй, ядерная война признавалась официальной идеологией единственной серьезной причиной для прекращения истории человеческой цивилизации. Предполагалось, что с остальными причинами мы без большого труда справимся.
Но представьте себе головку сыра, в центре которой завелись маленькие существа. Они грызут ее изнутри, размножаются и расселяются по внутренней ее поверхности, растущей вместе с "народонаселением", и считают этот рост неотменимым, необратимым, неизбежным и закономерным прогрессом своего мира, но вдруг прогрызают последний слой, и видят, что дальше — пусто.
Конечно, оглянувшись, они могут обнаружить, что сгрызли не все, что осталось еще кое-что, оказавшееся ранее не по зубам из-за твердости и с большим или меньшим успехом пытаться изобретать новые технологии. Собственно, так и было в истории человечества. Когда Евразийская степь перестала сама по себе кормить своих многочисленных занимавшихся охотой и собирательством обитателей и сильные племена погнали слабых в гиблые болота Нила и Междуречья, они не погибли там. Они изобрели новый способ освоения окружающей среды – ирригацию и поливное земледелие.
Такова простейшая модель пределов роста. Она проста, очевидна и впечатляюща, и ум, которым она овладела, уже навсегда сохранит интерес к проблеме. Пожалуй, одним из первых еще в шестидесятых годах нашего века такие модели стал рассматривать американец Форрестер, профессор Массачузетского технологического института, известного в мире высочайшей квалификацией своих сотрудников. Кажется, именно он ввел и термин "пределы роста".
И все же мало кто рассматривал их тогда иначе, чем экзотику, в лучшем случае — преждевременное предупреждение, к которому человечество, конечно же, в свое время прислушается.
Когда в сентябре 1971 года в Бюраканской астрофизической обсерватории (Армения) проходила 1 международная конференция по проблемам связи с внеземными цивилизациями, в числе прочих параметров, влияющих на ее возможность, обсуждалась и продолжительность жизни технически развитых цивилизаций. Полсотни собравшихся там людей, среди которых было несколько лауреатов Нобелевской премии, по праву можно назвать представителями интеллектуальной элиты человечества. В дискуссии по указанному вопросу тон задавал знакомый с исследованиями Форрестера профессор Платт. Я хочу привести небольшой фрагмент из стенограммы:
Платт: Эволюцию общества нельзя предсказать так, как физическое явление. Ведь общество подобно кибернетической системе вроде управления автомобилем, и результат здесь такой, что катастрофа произойдет, если мы ничего не будем предпринимать, уже в настоящее время. Форрестер рассчитал не меньше 20 систем кривых, исходя из различных предположений: контроль над загрязнением окружающей среды, контроль над рождаемостью, капиталовложения в сельское хозяйство. Расчеты показали, что катастрофа может произойти в различное время и в различных масштабах. Одна система кривых даже ведет к стационарному состоянию.
Брауде: А если внести небольшие изменения в параметры, на основе которых строятся кривые? Останутся ли кривые стабильными в этом случае?
Платт: Один интересный вывод из исследования Форрестера заключается в том, что некоторые параметры сравнительно несущественны. Например, не имеет значения абсолютная численность населения — совершенно неважно, составит ли она 4 или 6 млрд. человек. В то же время имеются "связующие константы", которые, по-видимому, чувствительны к изменению на 0,2 процента".
Т.е. человечество всегда, в любой момент стоит перед лицом катастрофы и только от его коллективного поведения зависит, удастся ли ему этой катастрофы избежать.
С другой стороны, некритичность условий глобальных катастроф к численности населения дает некоторую надежду, что мы почти в любых условиях объективно можем позволить себе оставаться гуманистами. Но попробуйте объяснить это людям, причем – как политикам, так и их избирателям.
Характерно, однако, то, что в этой дискуссии в качестве фатальных причин, могущих привести цивилизацию к гибели, Платт назвал ядерную войну, загрязнение и разрушение окружающей среды, перенаселение и истощение природных ресурсов, но никто из ее участников даже не заикнулся об экономических причинах. В те времена считалось, что уж что-что, а экономика точно находится в руке человеческой.
Но! Само по себе физическое наличие каких-то ресурсов, как и наше знание об их местонахождении, не несут в себе позитива, если нет средств для их добычи. Харьковская область, например, стоит на серьезных газовых месторождениях, однако глубина их залегания (6-7 км) пока не позволяет к ним подступиться. Поэтому абсолютные цифры, выражающие размеры мировых запасов того или иного ресурса, часто являются убаюкивающей иллюзией, видимостью сырьевого благополучия. Оптимист скажет, что недоступное сегодня станет доступным завтра. Дай Бог. Но надо отдавать себе отчет в том, что существуют возможности, которые могут закрываться навсегда, как, например, возможность поедания сыра для наших "маленьких существ". И если бы железо на нашей планете местами не выходило на поверхность, а залегало лишь на приличной глубине, люди не добрались бы до него никогда со всеми вытекающими цивилизационными последствиями. Существуют пороги, достигнув которых, надо вынимать кошелек и платить, а если кошелек пуст — уходить несолоно хлебавши.
Это называется кризисом предела роста цены. Человек не всегда готов заплатить за изъятие природных ресурсов, и вовсе не потому, что он "жаднится", а потому, что у него тугриков нет. Предвидение такого кризиса и его преодоление — дело не только человеческой мудрости. Оно во многом зависит и от набора непредсказуемых случайностей, хотя природу его понять и несложно. Вот что пишут о ней эксперты Римского клуба в докладе 1972 года "Пределы роста": по мере истощения месторождений "становится необходимым использование все возрастающих объемов капиталов в ресурсных отраслях, в результате чего уменьшается доля, идущая на инвестирование и обеспечение роста в других отраслях. Наконец, инвестирование становится настолько малым, что уже не может покрывать даже амортизацию капитала, и наступает кризис промышленной производственной базы".
На протяжении своей истории с кризисами пределов роста люди сталкивались не раз. Но эти кризисы еще никогда не носили глобального характера. Пожалуй, наиболее впечатляющий из них — преодоление пределов роста европейским аграрным обществом вследствие промышленной революции, условно относимой к 1750 году.
Однако возможно, что глобальный кризис нам предстоит испытать уже в недалеком будущем, причем гораздо быстрее, чем нам хотелось бы.
2005
Комментариев нет:
Отправить комментарий