Печальная история

Учебник истории Украины для 9-го класса, написанный А. К. Струкевичем, принесли мне на время со словами: «Полистайте, получите «удовольствие». А может, и скажете пару слов»
Пару слов скажу. Прежде всего скажу, что это не рецензия. Не собираюсь учить историков тому, как надо писать учебники истории. Наверное, их можно и нужно писать по-разному. Важно однако, чтобы делалось это на основе современной научной методологии, а не в порядке исполнения политического заказа.

Нищета идейности
ХХ век принес осознание того факта, что в науке (в любой) существуют некие общие «прин-ципы», определяющие ее, если так можно выразиться, «форму». Важнейшие из них — принцип относительности и принцип дополнительности.

Первый гласит, что научным содержанием обладают лишь такие высказывания, смысл которых не зависит от точки зрения высказывающего их. Лишь такие высказывания обладают высокоценимым свойством объективности.

А принцип дополнительности утверждает, что не существует единственной непротиворечивой картины мира в самом широком смысле — в физике ли, космологии, истории, биологии и т. д. У объективной реальности много разных, дополнительных друг к другу сторон. Принцип дополнительности датский физик Нильс Бор первоначально сформулировал для квантовой механики, однако в ходе дискуссий о нем в научной среде пришло понимание его общефилософского характера и значения.

Заметим, что эти «принципы» не могут быть доказаны с логической строгостью, они опираются лишь на эмпирические основания и с формальной точки зрения являются догматами веры. Поэтому их осознание происходило не везде одинаково.

В странах победившей теории относительности и квантовой механики их довольно быстро осознали и приняли, а «страна победившего социализма» долго сопротивлялась. В ней исповедовались принципы «идейности и партийности». Во всем — в печати, литературе, языкознании, биологии, истории и т. д. Все цензурировалось и подгонялось под определенный идеологический стандарт. Физика, правда, для апологетов «идейности и партийности» оказалась сложноватой, хотя и она испытала на себе их удушающий гнет.

«Идейность и партийность» — это именно торжество господствующей точки зрения над объективным существом любого дела, и лишь под давлением реально накапливающегося технического отставания «господствующая» сдавала позиции. Надо было «провалить» сельское хозяйство, чтобы признать генетику, надо было стать аутсайдером в вычислительной технике, чтобы признать, что в кибернетике «таки что-то есть», и т. д.

Длинноватым получилось «вступление», но оно необходимо.

Большевистская история Украины

Впечатление от «перелистывания» сложилось такое, будто читаю я что-то давно и хорошо знакомое. «Историю СССР», скажем, или «научный коммунизм». (Параллели доходят до смешного: «Где восходит солнце? В Чигирине»; «Как стоит наша партия? Как скала».) Та же «идейность и партийность», та же самая идеологическая заданность, только «задала» ее другая идеология — идеология украинского национализма, с собственными оценками, где «цяця» и кто «кака». Именно эти оценки определяют и ее взгляд на прошлое, и ее ожидания будущего, а вовсе не объективный ход исторического процесса. Те же «угнетатели» и «угнетенные», та же «борьба за светлое будущее», только наполнение у этих понятий другое. При этом никто и не думает заметить, что главными угнетателями украинского народа были украинские же, а не русские помещики.

Так вкратце обстоит дело с реализацией принципа относительности, который правильнее было бы называть «принципом абсолютности». Вряд ли на основе такой «идейности и партийности» можно было выделить «абсолюты» и на них построить научно выверенную версию истории, которую можно было бы «читать без брома». Спору нет, идеал это непростой, но стремиться к нему все-таки надо.

Ну а как же с дополнительностью? В ХIХ веке, о котором идет речь в книге, Украина представляла собой площадку, на которой пересекались главным образом геостратегические интересы и приоритеты Габсбургов, утратившей свою государственность и мечтающей о ее возрождении польской аристократии, русских царей и Османской империи. В этой головокружительной игре пытались найти свое место и взять реванш и потомки украинской казацкой старшины, обиженной тем, что при ликвидации Запорожской Сечи русским двором она не получила дворянского статуса и привилегий.

Однако надо сказать, что уровень их притязаний был отнюдь не имперский, а вполне хуторской. Выйдем на минуточку за рамки ХIХ века. Широко известно, что Богдан Хмельницкий восстал из-за того, что у него отобрали хутор, менее известно, что одним из основных мотивов для борьбы украинских гетманов было их желание самим гнать водку (Олесь Бузина. «Тайная история Украины—Руси»), а не пропускать этот изобильный денежный поток в карманы польских или русских монополистов. Вот эта мелкотравчатость украинской элиты и была одной из основных, если не основной причиной, по которой Украина не обрела устойчивой государственности.

И если все же можно писать историю эпизодической украинской «государственности», то с не меньшим основанием можно писать и «дополнительную» историю — как не состоялась эта государственность в устойчивых формах. Конечно, это будет другая история, с другим фактажом.

Скажем об одном часто и предвзято эксплуатируемом моменте, следуя оснащенной богатым научным аппаратом работе киевского историка и филолога Александра Каревина «Чертовщина под украинским соусом».

Откуда что взялось
Культурно-языковые расколы всегда были инструментами в борьбе между государствами. Например, во второй половине ХIХ — начале ХХ века на юге Франции существовало «провансальское движение», приверженцы которого считали провансальцев отдельной нацией. Оно политически и финансово поддерживалось соседней Германией. Когда же Германия проиграла Первую мировую войну, о нем благополучно забыли. Но вовсе не факт, что оно «рассосалось» бы, окажись Германия в числе стран-победительниц и захвати власть в Провансе тамошние националисты.

События на территории Украины в XIX веке определялись (в том числе) стремлением Польши взять реванш за поражение в XVIII веке. Но сделать это без содействия местного населения напрямую было невозможно. Тогда чиновники-поляки, польские писатели, учителя стали продвигать в крестьянские массы мысль, что они являются особой ветвью польской нации. «Если Грыць не может быть моим, то пускай, по крайней мере, не будет он ни моим, ни твоим», — так сформулировал эту политику видный польский деятель ксендз В. Калинка. Русское правительство этой деятельности не препятствовало. Однако в 1863 году в Польше вспыхнуло восстание. Вот тогда-то до правительства и дошел подрывной смысл польского «украинофильства». И, как следствие, появился сначала Валуевский циркуляр, а затем — Эмский указ. Они были направлены не против украинского языка и украинской культуры как таковых, а против их использования в геополитических целях.

А рядом с Польшей аналогичным образом действовала Австрия. В Галиции началась разработка особого украинского литературного языка. Его создатель — не украинский народ, а люди, для которых император Франц-Иосиф оказался ближе русских царей. Со временем их возглавил Михаил Грушевский.

Методы, которыми пробивалось на Восток это австро-галицкое творение, иначе как бесстыдной фальсификацией не назовешь. Интересно сопоставить первые и последующие издания сочинений Ивана Франко. Очень многие слова в изданиях 70–80-х годов XIX века в позднейших изданиях заменены другими. Например, слова «взгляд», «воздух», «войско», «вчера», «жалоба», «много» и т. д. превратились в «погляд», «повітря», «військо», «вчора», «скарга», «багато» и т. д. Молодой Франко писал на одном языке, а приобщившийся к политике — на другом. Но эти исправления он хотя бы отчасти (около 10 000!) сделал сам. Тарасу Шевченко повезло меньше. Провозгласив его своим «батькой», украинофилы взялись за «исправление» его творчества собственными лапами. Содержавшиеся в шевченковских рукописях слова «осень», «камень», «семья», «всего», «чернило», «явор», «царь», «Киев», «Польша» и другие при публикации заменялись на «осінь», «камінь», «сім’я», «всього», «чорнило», «явір», «цар», «Київ», «Польща» и т. д. Аналогичная вивисекция производилась над произведениями других классиков украинской литературы. И сегодня рядовой читатель может получить об этом некоторое представление разве что по их полным собраниям сочинений советского времени, в которых было принято факсимильное воспроизведение отдельных страниц рукописей. Сравнивая факсимиле с опубликованными текстами, и можно поймать за руку фальсификаторов.

Придуманный Грушевским сотоварищи язык все же состоялся и даже стал почти родным для значительной части украинских граждан. И не остается ничего другого, кроме как уважать их языковой выбор. Но когда видишь оголтелую агрессию со стороны обслуживающих чужие геополитические интересы апологетов украинского национализма, хочется указать им их истинное место в истории.

Все эти трагические нюансы и являются важнейшими для понимания украинской истории. Но искать их в учебнике А. К. Струкевича — не только при «просмотре», но и при более внимательном чтении — напрасный труд. Как будто и не было этого.

Ну не было — так не было… Давайте, расскажу анекдот под занавес. Семейная пара подходит к уличным весам — жена решила взвесить своего драгоценного супруга. Весы выбрасывают карточку — с одной стороны напечатан вес, а с другой — некая дополнительная информация. Женщина берет карточку: «Джон, тут написано, что ты красив, умен, богат и благороден…». Переворачивает: «Вес тоже переврали».